Великая тайна любви

Анфиса Николаевна заглянула в кабинет, Петр Егорович сидел, склонившись над бумагами. «Еще полчасика подожду», — решила она. Через полчаса, разделав рыбу на филе, она тихо вошла в кабинет мужа.

— Петенька, пора гулять, скоро вечер.

— Да, Фиса, минуточку.

Он всегда называл ее Фисой, все долгих пятьдесят лет.

Вечерело, мартовская оттепель сменилась морозом. «Хорошо, что Петя надел теплые носки», — думала женщина, поправляя его шарф. И носки, и шарф она связала, сидя вечерами в кабинете мужа и слушая его рассказы. Они брели по заснеженному скверу, и она думала, что на всем свете вряд ли отыщется женщина, счастливее.

Фото: pixabay

— А знаешь что, — повернулся к ней муж, — поехали на Красную площадь. У меня для тебя есть сюрприз, обещаю рассказать то, чего не знаешь!

— Я? Не знаю? – рассмеялась она, увлекая его в тепло метрополитена.

Они шли по Красной площади, сколько же раз они были здесь – сто, тысячу? Анфиса Николаевна чувствовала, что именно здесь ее сердце бьется по-особому, гулко. Проходя мимо Лобного места, Анфиса Николаевна поежилась. Она, конечно, знала, что место это не столь кровавое, скорее, сакральное, не зря же считалось священным, но она всегда старалась пройти мимо как можно быстрее.

— Ты же жена историка, Фиса, — подсмеивался над ней Петр Егорович.

Но в этот раз и он прибавил шаг. «Неужели собор Василия Блаженного?» — думала женщина. В последний раз они заходили в него лет двадцать назад, когда еще не так трудно было подниматься по крутым ступеням. Гордый символ, отсылающий к Вифлеемской звезде — многоцветные главы церквей окружают высокий шатер центрального храма.

Но Петр Егорович остановился у памятника Минину и Пожарскому.

— Петя, неужели ты что-то новое расскажешь о памятнике предводителям второго народного ополчения? Про освобождение Москвы в 1612 году от польских оккупантов?

— Думаю, что ты и сама хорошо знаешь о монументе, увековечивающем память гражданину Минину и князю Пожарскому. Нет, я хотел бы поговорить о любви.

— О любви? У этого памятника?

— Скульптора Ивана Мартоса, автора этой, первой московской скульптурной композиции, по праву считают основателем скульптурного классицизма. Но я не о памятнике, я о мужчине, о настоящем мужчине. Современники говорили, что он был очень красив, образован и благороден. Пижон, — улыбнулся Петр Егорович. – Сюртук по последней моде с перламутровыми пуговицами, белоснежные гофрированные блузы, туфли с блестящими пряжками. Он был женат дважды. Первая жена умерла довольно рано, но осталось четыре дочки и два сына. Мартос  стал хорошим отцом, очень хорошим…

— Петруша, мне жаль, — на глазах Анфисы Николаевны заблестели слезинки. Ее всегда тяготила бездетность, и хоть Петр всегда ее поддерживал, не могла избавиться от чувства вины. Даже теперь, нет — именно теперь, когда один из них обречен на близкое одиночество!

— Фиса, Фисочка, — прошептал муж над самым ухом. – Ты будешь слушать о любви?

Она закивала, и Петр Егорович продолжил:

— Родственники умершей супруги жили в его семье, он заботился о них. И вот однажды, ее племянницу Евдокию Афанасьеву, подросшие дочки Мартоса отчитали весьма непочтительно, хоть Евдокия была старше. Обиженная девушка со слезами бросала свои вещи в плетеный баул, когда Иван Петрович стал искренне уговаривать девушку остаться. Та не соглашалась, и Мартос неожиданно для всех, в том числе и для себя, сделал ей предложение. Так он женился второй раз. Вместе они прожили довольно долго, Евдокия Афанасьевна оказалась хорошей женой, мудрой мачехой и любящей мамой. Во втором браке родилось двое детей. Мартос во всем был искренним –  в работе, в любви, иначе он не создал бы такой шедевр. Ему повезло с женами, как мне с тобой, нет ничего важнее, чем настоящие чувства, отношения безо лжи. Знаешь, мне кажется, я разгадал великую тайну любви, — улыбнулся он жене.  

От метро они шли через сквер. Анфиса Николаевна держалась за руку мужа и думала, что о Мартосе, талантливом мастере надгробий, говорили, что он заставил мрамор плакать.

В свете фонарей кружились редкие снежинки. Нет, она не будет думать о том, что ждет ее завтра, ведь сегодня они счастливы.

4 марта 1818 года в Москве открыт памятник Кузьме Минину и князю Пожарскому