У реанимации

Я стояла у реанимации, в которой мой бывший муж боролся с жизнью. Да, именно так, боролся с теми, кто не давал ему уйти. Мне, конечно же, не разрешили пройти к нему, нельзя сказать, что это обстоятельство меня расстроило. Уже четыре года у каждого из нас была своя жизнь, мы не общались, доходили слухи, что теперь он совсем не бывает трезвым.

В реанимации. Фото: Syda_Productions, depositphotos

11 февраля — Всемирный день больного

Я не знала, что здесь делаю, дома ждала дочь, которой я ничего не сказала об отце, ждала незаконченная статья. Чем я могла ему помочь, разве находясь совсем близко, думать о нем?  Я не жалею, что четыре года назад перевернула страницу, но я благодарна отцу своей девочки за все, что было. Учусь быть благодарной даже за плохое, это мой бесценный опыт.

Женщина, стоявшая у соседнего окна, подошла и встала рядом. Она молчала, но я поняла, что ей просто необходимо выговориться.

— Кто у вас здесь? — тихо спросила я.

— Сестра. Врачи говорят, что надеяться надо только на чудо.

Я молчала, не в моих правилах приставать с расспросами, просто посмотрела, дав понять, что готова выслушать. Она молчала, а я злилась, ведь она прервала мой внутренний диалог.  Именно поэтому я спросила:

— Настолько плохо?

— Да…

Опять пауза. Надо поговорить с врачом и уходить, статья сама не напишется, а завтра утром на работу. Кому нужны эти мои воспоминания под дверью реанимации?

Женщина почувствовала, схватила за рукав и заговорила быстро, сбивчиво, словно страшась этого своего признания.

— Катя, она младше меня на десять лет, ей тридцать девять будет, если… Так вот, она с детства была неуправляемой: прогуливала школу, с трудом получила аттестат, и на этом ее обучение закончилось. Сразу после выпускного мы узнали, что Катя ждет ребенка. Родив Веронику, Катя оставила ее нам и исчезла. Просто пропала на два года, а когда появилась, в ее руках был грязный сверток. Сверток тихо попискивал – это был наш Мишенька. В тот раз она продержалась почти два года. Скандалила, конечно, загуливала, но возвращалась. Знаете, мне мама в то время говорила, что мечтает, чтобы Катька опять ушла, чтобы дети не видели ее пьяную и истеричную. Она и ушла. Через семь лет я случайно обнаружила ее в соседнем городе, вернее, не я, ее узнали наши знакомые, искали сына-наркомана, а нашли эту парочку в одном из притонов. Самое страшное, что у них был общий ребенок — больной ребенок, которым не занимались. Этот мальчик, Слава, скончался год назад.

— Какой кошмар, — не выдержала я.

— Она почти сразу сбежала, я успела только привести ее в порядок, немного подлечить, купить кое-какую одежду. Мы с мужем даже сняли для нее комнату и нашли работу, но она никогда не работала, никогда.

Когда она в очередной раз пропала, я дала себе слово больше ее не искать. У меня на руках было три ее ребенка, старшей девочке одиннадцать лет, младший Славик очень болен. И своя дочка — единственный ребенок, больше я просто не могла себе позволить.

Понимаете, я всегда жила с ощущением невозможного груза, который Катя переложила на мои плечи, со страшной обидой. За последние десять лет сестра всего два раза появлялась на пороге моей квартиры. Я ее даже внутрь не пускала, да и нельзя в таком виде, как потом объяснишь детям, что их мама так понимает свободу… Давала ей денег, как давала бы милостыню чужой, незнакомой нищенке. Я мучаюсь не потому, что она уходит, для нее это, пожалуй, единственный выход, мучаюсь от невозможности простить. Вот ее не будет, а этот груз останется.

— А знаете что…

— Кира, меня зовут Кира.

— А я Анна. Давайте, Кира, спросим у доктора, - сказала я, заметив врача реанимации в начале коридора, —  если все стабильно, пойдем, выпьем кофе, тут рядом неплохое кафе.

Приглушенный свет настольной лампы высвечивал глубокие морщины женщины, сидящей напротив. В кафе опять взяла верх нерешительность Киры. Мне было жаль эту женщину, она установила для себя невозможную планку. Много ли найдется людей, способных на прощение в такой ситуации? Осознанное и окончательное. На это нужно время, много времени...

— Думаю, Анна, что я все время как-то неправильно фокусировала взгляд. Ведь у меня есть Ника, есть Мишка – они мои дети, Катя подарила их мне. Я их очень люблю.

— Расскажите о них.

— Мишка – студент, увлекается информационными технологиями, замечательный парень. Живет пока с нами, но уже подрабатывает и копит на свое жилье, а мы с мужем, разумеется, поможем. Ника недавно вышла замуж, живет сейчас отдельно. Она тоже окончила институт, работает. Каждое воскресенье мы собираемся всей семьей. Так жаль, что Катя сама себя обделила, — и тут впервые моя собеседница заплакала.

Я молча допивала вторую чашку кофе и думала о своей дочке, о том, что бывшего мужа уже за одну мою девочку стоило бы простить. Да я и не держала зла, просто было жаль некогда очень близкого человека.

Я оставила свою обиду в том кафе

...Мы разошлись, зачем-то обменявшись телефонами, я не собиралась ей звонить. Прошло еще две недели, бывшего мужа перевели из реанимации в палату, и я забыла вечер у дверей палаты, и когда на дисплее высветилось «Кира», я не сразу поняла, кто это.

— Анна, извините, не отвлекаю?

— Нет, что вы, Кира. – Я сразу же узнала ее голос, похожий на шуршание палой листвы. – Как Катя?

- Мы похоронили ее десять дней назад. Я звоню, чтобы сказать вам спасибо. И еще. Она отправила мне письмо, самое обыкновенное, бумажное, незадолго до своей госпитализации. Пересказывать не буду, но заканчивается оно фразой: «Спасибо тебе, сестренка. Ты – самое светлое, что было в моей жизни, жаль, поняла поздно. Я тебя очень люблю».

— Вам стало легче?

— Мне очень помогла наша беседа. В том кафе я вдруг посмотрела на себя со стороны, и увидела женщину, которая не поняла главного – в счастье моей семьи немалая заслуга Кати. Я оставила свою обиду в том кафе, спасибо вам.