Страшный сон

Меньше всего она думала, что за дверью будет стоять Валентина. Маргарита замесила тесто, дел сегодня непочатый край — только начинок в пироги три вида, дети разные любят, а тут Сидоренко. Сколько же они не виделись – лет семь, нет, пять, в последний раз на похоронах Гришки Федотова, мастера цеха, где женщины работали до самой пенсии. Впрочем, встречала ее и позже, в поликлинике, тогда еще Валентина скандал устроила, прошла в кабинет без очереди, а Маргарита хотела совсем уйти, ждущие в коридоре слышали, что они перебросились несколькими фразами, а значит, знают друг друга.

Фото: pixabay.com

— Ты?

— Пустишь, Рит?

— Проходи, раз пришла, иди на кухню, я с тестом вожусь.

— Вадим придет со своими?

Как же Маргарите не хотелось отвечать, она вообще не хотела пускать Вальку Сидоренко в свою жизнь, да и какой у той интерес, разве, что для сплетен, но все же кивнула, для приличия и чай предложила с пряниками, что накануне купила в булочной. У них в булочной пряники чудо как хороши, вот только Рита берет их поштучно, дорогие, да и за здоровьем следит, но угощать гостью больше нечем. Валька не отказалась, прихлебывала большими глотками чай, жевала пряники и молчала, и Рита молчала в ответ. Наконец, хозяйке надоело, сын, сноха и внуки придут после обеда, тесту расстояться надо.

— Не ждала тебя, — тяжело поднялась хозяйка и, повернувшись к гостье спиной, начала замешивать.

— Да и я не собиралась, сон мне снился, Рит…

— Какой сон?

— Страшный, матушка моя снилась. Почти тридцать лет, как схоронила, веришь ли, ни разу не снилась, а вот сегодня приснилась. Она ведь у меня характера сурового была, в деревне все ее уважали, да что я, боялись ее, жила – на других не оглядывалась. Без мужа рано осталась, тот раненый с войны вернулся, а долго ли с ранениями жили? Мы с Петей маленькие совсем были, как овдовела, ей нас поднимать, куда уж думать о других. Так и жила…

— Как ты? – не выдержала Маргарита.

— А что я, — гостья вдруг смутилась, замолчала и добавила, — и я тоже. Я ведь в семью твою влезла вовсе не потому, что Борис мне нравился, нет, злость какая-то взяла – у всех мужья, дети, а я одна.

— Так знаю я, не одних нас развести пыталась. А что детей нет, так в этом твоя вина, не так ли?

— Так, я тогда молодая, глупая была, только из деревни, комната в общежитии, девчонки рядом, а тут человек солидный, при должности. Только испугался он ребенка внебрачного, сам отвел к врачам.

— Не сужу я тебя, Валя, прожили, как сумели…

— С Ванечкой разошлись, простить не мог, что бездетная, да тут еще мамаша его…

— А ты что пришла-то, с Борисом перегорело все, уж и самого Бориса нет, ты все вспоминаешь.

— День сегодня, сама знаешь, какой.

— Прощеное воскресенье, так что прости меня, Валя, если что не так.

— Да вроде и не за что, а вот тебе есть за что. Проснулась сегодня и думаю, почему так жила, обижалась на одних, а ранила других.

— Так что сон? — торопила хозяйка, не хотелось ей возиться с начинкой при гостье.

— Матушка мне снилась, брела она в тумане, дороги не разглядеть, шла с мешком камней на спине. Мешок тот, веришь ли, до самой земли ее гнул. Я спрашиваю, мол, зачем тебе эти камни, а она отвечает, что не камни то, а обиды ее. Пока отвечала, у горы мы оказались, высокая такая гора и сплошь из камней! «Да неужели ты за жизнь столько раз успела обидеться?» — говорю, а она лишь рукой махнула в сторону поля. А там… Моя там злость, зависть, ревность — горы, Рита.

Рита давно уже отставила миску с тестом, села напротив Сидоренко и молча смотрела той в глаза.

— Не молчи, Рита, веришь ли, так мне страшно стало, как никогда не было.

— Ну что ты, Валюш, главное, что поняла, все ведь исправить можно.

— Можно, — засобиралась гостья, и уже в коридоре, надевая куртку, сказала, — одним камнем меньше стало.

Накануне Великого поста — Прощеное воскресенье