Спасение из прошлого
17 мартаБлизким Натальи Владислав никогда не нравился - самоуверенный, неискренний, мало кто верил, что наивная, открытая Наташа могла его заинтересовать. Ломали голову, гадали, чем она привлекла яркого и циничного молодого человека, да только чужая душа потемки, уж в корысти-то заподозрить нельзя – у Владислава, сына богатых родителей, своя квартира, приличный автомобиль и прочие прелести обеспеченной жизни, а Наташка жила с родителями в старой хрущевке.
Ее, разумеется, отговаривали, родители пытались объяснить, подруги, да только кто может достучаться в сердце влюбленной девушки? Добрая, милая Наташка переругалась со всеми, собрала свой розовый чемоданчик и выпорхнула из родного гнезда. Она месяц не выходила на связь, не звонила даже подругам, а потом оттаяла, стала приезжать и к ним, и в родительский дом. Приезжала всегда одна, почти ничего не рассказывала о Владиславе, но по страху, что поселился в ее глазах, понимали, что живут они плохо. Мама, Светлана Сергеевна, пыталась поговорить, но девушка молча собиралась и уезжала. Мать плакала ночами, но с мужем эту тему не поднимала, у Станислава Петровича недавно был инфаркт.
Шло время, Наташа появлялась у родителей все чаще, но тему отношений с Владиславом не затрагивала, родители тоже молчали, радуясь, что дочь вернулась, хоть и ненадолго. В конце марта она вдруг исчезла: не появлялась, не отвечала на звонки. Светлана Сергеевна не находила места, засыпала с телефоном в руке. В выходной женщина рано поднялась, задумала испечь пироги, чтобы отвлечься, побаловать себя и мужа. Она вымешивала тесто, когда щелкнул замок входной двери, на пороге стояла дочь.
— Наташенька, что случилось? – бросилась к ней мать, не замечая, как на пальто девушки остаются следы муки.
— Я вернулась, примете?
— Что ты, доченька, конечно, ты насовсем?
— Да, я ушла от Владислава.
На разговор вышел Станислав Петрович, молча забрал чемодан и отнес в ее комнату.
А потом они пили чай с пирогами, и Наташа рассказывала, как жила это время.
Розовые очки она утратила довольно быстро, но возвращаться к родителям ей было стыдно.
— Я не могла понять, сформулировать, что меня не устраивало, внешне он был вежлив, немного отстранен, но я же не знала, как должно быть. Я объясняла это тем, что чувствую сильнее, потом стала замечать подчеркнутое превосходство, он, вроде шутя, заставлял меня чувствовать свою ущербность. Но все вежливо, без оскорблений. Я быстро поняла, что у Владислава есть другие девушки, он часто не ночевал дома, при этом ничего не объясняя.
— Почему ты жила с ним?
— Любила, наверное.
— За что? — не выдержал отец.
— Любят не за что-то, папа.
— А теперь что, разлюбила?
— Да.
— И что произошло?
— Помогла его пра-пра… бабка, которая жила в начале 18 века.
— Ничего не понимаю, — Светлана Сергеевна так и застыла с куском пирога у лица.
— Он увлекся родословной, а так как я немного ориентируюсь в архивных материалах, я ему помогала. Он заказал материалы, мы списывались со специалистами, и то, что я нашла, заставило меня ужаснуться — его дальняя родственница была помещицей из мелкого дворянства. Жила в небольшом поместье, впрочем, не единственном, ездила в Киев на моленья, подобно Салтычихе, да и вела себя почти так же. Нет, список ее жертв, во всяком случае, известных, гораздо скромнее, но в архивах сохранились записи полицейской канцелярии о бесчинствах, что творила эта барыня. И когда я нашла все это, я долго думала, как сказать Владиславу, мне хотелось уберечь любимого человека, но его реакция меня шокировала, он был в восторге, представляете? Звонил приятелям, планировал вечеринку с друзьями, гордился, будто я отыскала родство с… Суворовым, скажем, или Ломоносовым. Это страшно! Я пока не могу понять, почему это проросло в нем, откуда, ведь не гены же…
— Не гены, — тяжело вздохнул отец, — воспитание, вседозволенность с детства, бездна комплексов, отсутствие эмпатии.
— Я рада, что ты, наконец, дома.
— И я рада, что прозрела. Спасибо бабке…