Погадаем на стихах?
21 мартаЗоя всегда знала, что это гадание – самое верное, еще с того памятного февральского вечера, когда в тягучих сумерках смотрела в окно, мечтая увидеть среди стылой белоснежности фигурку мамы. Девочку отвезли к бабушке, и шестилетняя Зоя каждый вечер грустила о родителях.
— Давай почитаю тебе книжку, — садилась рядом бабушка, надевая очки.
— Не хочу, — упиралась Зоя.
— А я не простую, а гадательную, ты же ждешь, когда мама приедет? Тогда слушай. – И бабушка открывала потрепанную книгу и читала:
«Все я делаю для мамы:
Для нее играю гаммы,
Для нее хожу к врачу,
Математику учу…»
Зоя помнила, как оживилась после фразы: «Десять дней еще осталось». Подбежала к отрывному календарю и отсчитала десять страниц, загнув уголки. Мама, действительно, приехала через десять дней. С тех пор Зоя любила, когда ей читали стихи, особенно Агнии Барто.
Вспомнила она об этом гадании много позже, будучи старшеклассницей. Открыла наугад хрестоматию по литературе, ткнула с закрытыми глазами в строчку и прочла фрагмент стихотворения Блока:
«Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо».
Девушка посмотрела на Витьку Стрекотова, который бегал за ней, вздохнула и переместила взгляд на предмет своих переживаний – красавца Федора Краснова.
С Федькой тогда не получилось, переживания Витьки давно забыты, а Зоя все так же считывала судьбу по рифмованным строчкам.
В дни мук от расставания с первой любовью, в бессонные ночи и тяжкие дни, рука ее тянулась к книжной полке, но открывались строки жестокие в своей безнадежности.
«Как живется вам с другою,-
Проще ведь?- Удар весла!-
Линией береговою
Скоро ль память отошла…» — сопереживала Цветаева.
И Зоя задыхалась от ревности, ночами лелеяла картины его мучений с той, заведомо худшей. Весна сменила стылую зиму, а потом наступило безмятежное лето, девушка поехала в отпуск к морю. Бродила вечером вдоль кромки, вдыхала силу штормовой стихии и чувствовала – ее отпускает, сердце, измученное первым предательством, зарубцовывается.
Зоя никогда не писала стихи, вернее не записывала роящиеся среди приземленных, бытовых мыслей, танцующие строчки, но перед встречей с Николаем вдруг открыла тетрадь и вывела на белом листе:
«Мне ветрено, стыло, мой милый,
В небесной лазури тоска клинописью
Под плач журавлиный.
И наглой рябины кровавая сытость
Среди облетающих кружев.
Лишь рваное небо, кусочки признаний
В темнеющих лужах».
Она еще не знала, что судьба плетет свое кружево, сводит их дорожки, ее томило предчувствие любви. Он пришел в их офис как клиент, посмотрел в ее глаза и в тот же миг забыл, зачем здесь оказался.
— Вы свободны вечером? — улыбнулся Николай, и в той улыбке жила такая надежда, что Зоя не смогла отказаться от встречи.
Ее не узнавали подруги, родители переглядывались и удивленно молчали – Зоя расцвела! Возвращалась домой за полночь, чтобы так и не уснуть на узкой кровати, сидеть у окна в ожидании рассвета, ведь за ним – новая встреча.
Она точно знала, что встретила свою судьбу, ей об этом рассказали стихи. Какой же красивой невестой была Зоя, казалось, что спящая до этого дня женственность вдруг прорвалась, озаряя ее лицо неведомым раньше светом.
«Ты — женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты — в наших безднах образ божества!» — процитировал Николай стихотворение Брюсова, когда они выходили из загса.