Подвиг Ивана

Михееву Ивану Никитовичу посвящается

За околицей затерянного в степях села отвоевывает у белой бескрайности место под солнцем деревенское кладбище. Распухшее в последние годы, добирающееся до самых огородов, оно бережно следит за покоем тех, кто нашел тут последнее пристанище. Здесь свои проулки и тупички, но особняком — мемориальная линия, тут похоронены те, кто в страшные сороковые встал на защиту Родины.

Они ушли на войну наивными мальчишками, а вернулись умудренными мужами. Все они считали, что им повезло, а говоря это, прятали глаза, скрывая слезы. Они не любили вспоминать о войне, лишь дважды в год – в день Победы и 23 февраля, собираясь за домашними столами, скупо рассказывали о времени, что билось в них до самой смерти.

Его призвали в сороковом, улыбчивого светлого парнишку, который до службы в армии мало что и видел. Он знал, как ходить за скотиной, как пахать землю, его руки, уже огрубевшие, умели многое – могли построить дом, да что дом – сколотить целое подворье с сарайчиками и амбарами. Могли сшить тулуп и свалять валенки. Но эти руки не умели нажимать на спусковой крючок и заряжать снаряды. Зато никто лучше него не умел разговаривать с лошадьми, бессловесными солдатами той страшной войны. В перерывах между боями он водил их на водопой и терпеливо ждал, жертвуя сном, когда лошадушки вдохнут мирной жизни.

И в такие минуты вспоминал наш солдат далекую деревню у речки Карай, в которой рыбе было тесно, вспоминал душистые цветущие луга и нагретый ладонями черенок косы, огромное деревенское стадо, в котором каждую коровку знал по имени. Деревню с песенным названием Марьино Поле.

— Уж очень ты, Ванюша, жалостливый, — говорил ему командир.

Но шли годы, война покрывала скалистой грубостью мальчишеское лицо, морозила окопной стужей, иссушивала слезы по убитым товарищам. А сердце его, храня медовое разноцветье, не грубело, не покрывалось защитной коркой, оно все так же откликалось болью на каждый предсмертный крик.

Поставили Ивана повозочным, снаряды орудиям подвозить, да и кто лучше него справился бы? Только он знал, что шепнуть в лошадиное ухо, чтобы лошадка шла тихо и осторожно, как опытный разведчик или рванула из последних сил, вытягивая тяжелые телеги.

Всякое видел он за эти годы. В феврале 1944 бились с фашистами под украинским городком Шепетовка. Многие полегли в том бою, а немцы не отступали.

— Ребятушки, продержаться нам надо, куда отступать, ведь наша земелька. Проклятые фрицы все лупят и лупят, огрызаются, гады, а нам и ответить нечем, — устало говорил командир.

Слышал наш солдат, как смолкло одно наше орудие, потом другое.

— Что, Полюшка, спасай, милая, — шепнул Иван каурой лошаденке. Коротка жизнь лошадиная на войне, в блиндаж ее не спрячешь, в траншее не укроешь, а Полю снаряды как обходили.

Фото: источник

— Счастливая она у тебя, Иван, заговоренная, не иначе, или слово какое знаешь? – спрашивали повозочного.

— Смышленая она, братцы, лучше иного человека понимает.

Вел Иван лошадь и все шептал, шептал, поглядывая в умные глаза:

«Выручай, Полюшка, пойдем тем пролесочком, авось и не заметят. Надо, милая, не то все здесь ляжем. А уж кончится война, поедем мы, милая, в Марьино Поле, уж и травушка там – утонуть можно».

Так и добрались, Полюшка на взрывы только ушами поводила, но шла рядом спокойно. Оставил Полюшку в кустах, а сам в разведку отправился. Подполз совсем близко к немецким расчетам, вон и хозблок, телеги груженые, а рядом два фрица суетятся, тяжеловеса запрягают. Прислушался Иван, вроде как тише бьют, не иначе обед у фашистов. Тут уж зевать некогда, дождался, когда фрицы уйдут, привел Полюшку, да в сани запряг.

Пока запрягал, все молился, вспоминал деревню в степях купающуюся. И так ему страшно стало, что не увидит больше ни лугов, ни дома родного, не посидит с удочкой на берегу Карая.  Обратно страх гнал так, что себя не помнил, но довезли бесценный груз.  И снарядами этими отбили они немцев из трофейного орудия.

Полюшку через месяц убили, а Иван немного до Берлина не дошел, ранили его. Почти год в госпиталях пролежал, но домой все-таки вернулся – повезло. Видно, Полюшкина удача к нему перешла. Женился, родились дети — счастливчик, не иначе. На праздники надевал Иван медали, что дали ему за подвиги, которым и счет забыл, а потом опять убирал подальше. О войне говорил редко, разве отвечал, если спрашивали. И всегда добавлял:

«Жалейте друг друга, ничего нет на свете важнее жалости».